Служба, брат

Автор: Сергей Дет


Служба, брат…



- 1 –



Вой сирены, способный реанимировать мумию фараона из гробницы, прозвучал по распорядку и означал утренний подъем. Уже выучившаяся укладываться в половину норматива рота несколько вальяжно выходила на построение. Обычный распорядок: зарядка, умывание, поверка, завтрак и общее построение батальона на плацу.



Командиры придирчиво осматривали подчинённых, не упуская возможности вынести замечания нерадивым, подавая собственный пример в качестве наглядного пособия. Начищенный до поросячьего визга, в блестящих, как у кота интимные подробности, сапогах, в свеженьких белоснежных подворотничках строй с пониманием воспринимал «отеческую заботу» – не первый день в армии.



Появлялись штабные во главе с комбатом. Звучали команды «Равняйсь!», «Смир-р-рно!» и ротные строевым шагом отправлялись на доклад к командиру. Получив от «Самого» заряд бодрости в качестве и количестве соответствующем результатам прожитого накануне дня, возвращались в строй. Естественно, что за время, проведенное в тесном общении, строй по одному взгляду на «отца родного» догадывался о полученной оценке и ближайших перспектив общения.



Ранняя осень и по утрам уже свежо, хотя тело ещё помнило летнюю невыносимую жару и благодарно принимало подаренную прохладу. Команда «Батальон! Равняйсь! Смирно! К прохождению … шагом! Ма…арш!» приводила механизм в действие: оркестр (гордость командира) рьяно трубил «Прощание славянки», подразделения выходили на исходную. Задранные выше носа подбородки, печатный шаг – первый взвод первой роты начинал прямолинейное движение.



В;роны, наблюдающие за происходящим с десятиметровой высоты раскидистых деревьев, растущих по краю плаца, оживлялись, нахохливались и выражали своё одобрение дружным карканьем. Возможно в тот день, низпосланный сыр был из «элитных с плесенью» и вызывал побочный эффект – неудержимую тягу к подвигам. С верхушки дерева слетал чёрный как уголь вожак, плавно опускался на плац и, возглавив колонну, очень умело подражая увиденному, т.е. задрав повыше свой колоритный нос, усердно и уверенно вышагивал в направлении комбата. В чём угодно, но в чувстве ритма пернатому не откажешь.



Когда же офицер, возглавляющий колонну, не дрогнув ни одним мускулом на лице, начинал наступать на «пятки» самозванцу, ворон делал подскок на несколько метров и, удовлетворённо каркнув, продолжал вышагивать впереди. Буквально перед штабными со звуками команды «Равнение напра…во!», когда вскидывались руки под козырёк, взмахнув мощными крыльями, самозванец взлетал к сородичам, под громкое одобрение последних. Благо, что говорить этот летающий демон к тому времени не научился.



Комичность и абсурдность ситуации, продолжавшаяся две недели кряду, доводила до седин не только штабных, но была глубоко оскорбительна для всего гарнизона. Поступило предложение выдать рогатку наиболее ответственному (!) бойцу – дабы случайно не вышиб глаз сослуживцу или, что ещё хуже, кому из командиров. Но, поскольку в практике боя рогатка не занимала заслуженного места, была не пристреляна и не имела установленного Мин.Обороны калибра, предложение отклонили. И тогда было принято соломоново решение: разрешить местной шавке, неплохо устроившейся на казенных харчах в боксе с командирским «газиком», проявить себя в столь деликатном, даже щепетильном деле.



Шавка, не отличившаяся прежде проницательным умом и не отягощённая приличным воспитанием в институте благородных девиц, с удовольствием восприняла редкую возможность поиграть в новую игру. Польщённая до глубины души всеобщим вниманием, с щенячьим восторгом носилась по плацу, заигрывая то к одному, то к другому воину, стоически её «не замечавшими». Дура дурой, но когда ворон очередной раз попытался возглавить колонну, генетическая неприязнь рождённых ползать к умеющим летать сыграла свою роковую роль, заставив бесславно ретироваться возгордившуюся птицу. В свете предполагаемой проверки из округа, ликование личного состава трудно переоценить.



Через пару дней стая, убеждённая в блистательных руководящих способностях талантливого вожака, подалась на юг, а шавка была отмечена, как достойно выполнившая служебный долг и поощрена ежедневными, ещё не обглоданные поварами до белизны, косточками от солдатской кухни.





– 2 –



Очередное утро, привычный распорядок. Подразделения после развода следуют к усталым бортовым ЗИЛ-130 и через несколько минут автоколонна приходит в движение. У первой же развилки одна из машин отделилась и направилась по отдельному маршруту. В этой машине ехал тот самый оркестр – гордость командира: корнеты, кларнет, альты, баритон, бас, тарелки и бочка (большой барабан). Репетировать на ходу желающих особо не находилось, поскольку на наших дорогах весьма приличный шанс лишишься кончика языка. Кроме того, не каждые уши благосклонны к воспроизводимым в упор децибеллам.



Последний перекресток перед финишной прямой. Водитель рискнул проскочить на желтый сигнал светофора и в порыве шумахерства лихо заложил левый вираж, почти не снижая рейсовой скорости. Очевидно, в силу мелкого роста и ума хозяина, сапог жил самостоятельной жизнью, решив, что давить на тормоз – обременительная роскошь. Не вписываясь в Х-образный перекресток, ручонки заложили баранку ещё круче и наконец-то сапог дотянулся до недолюбливаемой педали. ЗИЛок согласился покататься на двух колесах… некоторое время. Быстро устал и решил отдохнуть по-собачьи у газончика почти закончившегося перекрестка, не забыв почесаться правым бортом о дорожный асфальт: прискорбно, что осенняя линька у славного представителя семейства карбюраторных опередила естественный ход событий.



Увлекательный полёт на бреющем под действием центростремительного ускорения от одного полотна перекрестка к другому кларнетист выполнил безупречно. Тело, состоящее из семь на десять в двадцать седьмой степени молекул, весьма кстати вспомнило школьные уроки физкультуры: само сгруппировалось, пару раз кувыркнулось и уютно зафиксировалось на пятой точке, чем и завершило классическую посадку. Небольшой конфуз с мыслью, отставшей во времени, доказывал, что скорость света может превышать скорость мысли: потому как первое, что увидели глаза – в трёх метрах прямо перед собой выпученные фары автобуса ЛИАЗ, отвисшую челюсть его водителя и приплюснутую к лобовому стеклу физиономию контролерши. Выработанный рефлекс напомнил о неотъемлемой принадлежности воинской формы - головном уборе, который абсолютно непостижимым образом, проявив преданность хозяину, скромно затаился на асфальте, пригревшись у самых колен. Тут уж подоспела и мысль, успевшая к тому времени собрать дорожный чемодан, напялить платье, напудриться и шепнуть: «Обернись!»



Оборачиваясь и одновременно поднимаясь через левое плечо, взгляд оценил увиденное, ассоциативно пытаясь выхватить из памяти аналогии: накосила костлявая... Язык выдал скупой диагноз: «…твою в душу…, приехали». Тело кинулось на помощь. Кто-то уже отделился от пирамиды и сильно прихрамывая, бросился по диагонали через перекрёсток.. Мозг зафиксировал стоп-кадр: «Барабан? Куда?!» Увидел – к посту ГАИ.



Груда тел начала подавать признаки жизни: попытки отползти, подняться перемежались с глухими стонами. Способные передвигаться помогали остальным, растаскивая и укладывая на газон травмированных. Через лобовое стекло ЗИЛа вышел, похожий на привидение, младший прапорщик с вечной папкой в руках («балшой нашальник»), следом за ним водитель. Оба из аборигенов, одного роста, одного ума…



Кровь из ушей и носов, переломы ключиц, рёбер, рук и ног, травмированные позвоночники, разбитые головы – видимый перечень последствий аварии.



На мотоцикле подъехали постовые ГАИ. Увидев число жертв, разделились: один побежал организовывать транспорт, другой – составлять протокол «по горячему следу». Первая скорая ожидалась минут через пятнадцать-двадцать. Медлить было недопустимо. Сержант инспекции подтвердил водителю ЛИАЗа отметку в путевом листе, контролёрша стала активно зазывать в автобус. Кого на руках, кто сам – разместились, поехали. Впереди автобуса инспекторы.



Дорога, ведущая от аэропорта, была сродни взлётной полосе: незагруженная, прямая и с каждой минутой всё дальше уходящая за горизонт в бесконечность. Глухая тишина в салоне давила, изредка - стоны, короткие реплики. Назойливо пульсировала мысль: «Только бы довезли». Когда нетерпение подкатило к горлу и готово было вырваться из-под контроля, неожиданно подъехали к городской больнице. Остановились у главного входа.



Появились санитары с парой носилок. «Тяжелых» потащили прямо на руках. Впереди бежала медсестричка, постоянно приговаривая:

– Ещё чуть-чуть, сюда, двери, направо, за мной, ещё чуть-чуть, налево, за мной, ещё чуть-чуть, почти пришли, здесь направо, ещё чуть-чуть, за мной…

Да когда ж эти проклятые катакомбы закончатся?! По сторонам отчетливо слышался шёпот посетителей:

– Готового понесли…

– А там ещё несут…

– Вы откуда??



Одеревеневшие вытянутые руки, несущие бесчувственное тело под спину, казалось, отломятся на следующем повороте, мозг тупо следовал командам медсестры. Подпираемый с двух сторон такими же запыхавшимися, поддерживающими голову и ноги, шёл и шёл за белым халатиком…

– Вот… вот… сюда, сюда… кладите на коечку…

Приёмный покой. Налетели врачи. «Лишних» выпроводили в коридор. Ни одного стула. Снова появилась медсестричка и снова повела ходячих по лабиринту коридоров.

– В кабинет входить по одному, на осмотр.

Врач задавал вопросы, высматривал, вымеривал, выстукивал:

– На что жалуетесь? Где болит? Как себя чувствуете? Повернитесь. Следите за пальцем...

– Нет, нигде, хорошо. Разрешите идти?



Примерно через час в сопровождении ротного офицера не госпитализированные были отправлены в расположение части. Из сорока человек в кузове злополучного ЗИЛа вернулось только семь, те, что находились в середине кузова: Серёга-слонопотам показывал чудеса неустойчивого равновесия, Володька, барабан, сильно припадая на ногу, уверял, что в сапоге торчит гвоздь, два Мишки, корнеты, схожие на кубики-рубики, уверяли, что без резких телодвижений могут очень даже пройтись строевым, ещё один Мишка, альт и долговязый поэт Яснополянский, бас, отделались изящными художественными синяками, порезами, ушибами. И только кларнет с лёгким испугом и надорванным погоном. Удалась поездочка.



На следующее утро над гарнизоном недоукомплектованный состав играл марш «Октябрьский». И как-то особенно чётко, на едином дыхании, батальон впечатывал в асфальт каждый шаг и держал «Равнение направо».



Через недельку по одному и группами начали возвращаться товарищи, а через пару месяцев практически все, за исключением одного, задержавшегося ещё на месяц, были в строю. Всё-таки хорошее это чувство – единство. И пусть у некоторых торчали железки сквозь кости (в пику «терминаторам» и «робокопам»), но перед демобилизацией у всех повынимали за ненадобностью. Младший прапорщик и горе-водитель были переведены из гарнизона, а костлявая свои три процента от личного состава всё одно не упустила, правда оркестр больше не беспокоила, видать заслушивалась, карга.

В письмах же матерям и невестам писали: «Погода тёплая, служба тихая, народ всё больше покладистый. Так что живы, здоровы, чего и Вам желаем». Да и к чему драконить замполитов?

__________

Сергей Дет