Национальный вопрос. Ко дню Победы

Автор: Капустин 2




(Из записей Марка Неснова)



…Могу чеченцу я доверить

Не только жизнь свою одну,

Но честь, свободу и жену…

Я.Капустин





Эти строки я напишу через много лет, когда мой сердечный друг Хамзат



Мусаев погибнет в станице Шелковской, защищая жителей от бандитов,



которыми в конце 90-х была наводнена Чечня.



А пока мне, десятилетнему мальчику, казалось, что на Кавказе живут только



грузины, которые иногда привозят в Николаев невероятно вкусные и



безумно дорогие мандарины.



В нашем огромном общежитейском дворе кораблестроительного



завода жили только русские, украинцы и несколько еврейских семей.



К середине 50-х наши евреи уже почти не говорили на идише, пели только



русские и украинские песни, а на православную пасху пекли куличи и



красили яйца.



Чувствовать себя евреем, после сталинской травли, было не особенно



комфортно, хотя злобного антисемитизма уже не было.



Где – то перед фестивалем к нам во двор приехала ещё одна еврейская



семья из Средней Азии.



Глава семьи Моня Раппопорт, фронтовик с одним глазом, его жена



Софа и двое детей моего возраста.



Моня устроился кузнецом к папе в цех, а Софа медсестрой в детское



отделение.



Странно было то, что между собой они говорили только на идише.



Вечерами Моня играл на гитаре и пел еврейские песни.



Одну из песен он пел чаще других.



Она была о том, что старая еврейка жаловалась раввину на соседскую



девушку, которая сварила мясо в её молочной кастрюле.



Весь двор выучил эту песню и подпевал Моне:



«Ой, рэбеню,рэбэню



Рэбеню рэбшнэйер!…»



Ещё Моня ходил куда-то в синагогу, что вообще не лезло ни в какие ворота,



потому что все мы знали о том, что бога нет.



С Моней папа подружился сразу, потому что с ним «можно было идти в



разведку».



Прошедший две войны папа так оценивал людей.



Во дворе Моню обожали, потому что к нему можно было обратиться среди



ночи, и он бежал помогать.



Дети вообще ходили за ним табунами, и он всех катал на своём старом



немецком велосипеде с вывернутым кверху рулём.



Велосипед был покрашен зелёной масляной краской, а вместо заводской



эмблемы сверху вниз корявыми буквами было написано «СЫЛА».



Софа лечила весь двор, и это тоже прибавляло любви к их семейству.



К своей жене Моня относился с предупредительным почтением и часто



дарил ей цветы, что в нашем рабочем дворе было странным.



Они уже прожили в нашем дворе лет пять, когда Моня внезапно исчез.



Софа никому ничего не говорила, а только тихонько плакала.



Так прошло два года.



И вдруг Моня вернулся.



С ним приехало ещё несколько человек кавказской наружности.



Двое жили у нас, потому что у Софы негде их было разместить.



Весь двор гудел.



Но самое удивительное нас ожидало впереди.



Оказалось, что Моня никакой не еврей, а натуральный чеченец.



В госпитале он узнал, что чеченцев арестовывают и высылают в Сибирь.



Раздобыв документы умершего сержанта Раппопорта он сбежал в Среднюю



Азию и там всё рассказал приютившей его еврейской семье.



Он старательно вживался в еврейскую среду, полагая, что скрываться ему



придётся до конца жизни.



Из - за климата, который плохо переносила Софа, они переехали в



Николаев.



В 59-году до Мони дошли слухи, что чеченцы возвращаются на Кавказ.



И он поехал разыскивать родных, надеясь, что хоть кто-то из них выжил.



Родители в ссылке умерли, а братья вернулись и с большим трудом



отвоёвывали свою собственность и, исторически закреплённые за семьями,



горные пастбища.



В Чечне уже давно жили переселенцы, которые не очень



хотели возвращать полученное от государства чеченское добро.



В этой кутерьме Моню арестовали и вспомнили все его грехи.



Два года он просидел в тюрьме.



Говорили, что сам Хрущёв приказал всех чеченцев реабилитировать,



освободить и вернуть награды, полученные на фронте.



И Моня вместе с братьями поехал в Николаев забирать свою семью.



Но вернулся он не Моней Раппопортом, а Зауром Давлетмурзаевым.



Весь двор радовался и плакал, провожая Моню и Софу.



Вечером вынесли во двор столы, пили виноградное вино и пели еврейские



песни, которым научились у чеченца Заура, ставшего по воле злой судьбы



евреем Раппопортом на целых пятнадцать лет.



Через много лет, будучи в Ницце, я встречу их младшую дочь, которая



держит недалеко от гостиницы «Негреско» маленький семейный



ресторанчик с чеченской и еврейской кухней.