Карцерная ода

Автор: Владимир Базуев


1

Карцер. Каменная шуба

плотно мне легла на плечи.

За решёткой зимний холод.

То ли утро, то ли вечер?



Мысли, еле ищут выход,

выбираясь из тумана.

Вы меня друзья поймёте,

ведь пишу я без обмана.



На обрывке из газеты

строки вкривь и вкось ложатся.

Я испытываю голод,

но мне надо продержаться.



Мне не видно даже неба

из подвальной тишины.

Я в пространстве давно не был

За оконной глубины.



Карцер. Каменный мешок мой,

где знаком с каждой мокрицей.

Я испытываю холод.

Отчего мне веселиться?



Я, конечно понимаю,

где-то, в чём-то виноват.

Потому, что жил я с краю

и деньгами не богат.



Скандалистом был? Конечно!

Я ругаюсь много лет.

Тем в России отличают –

сочинитель и поэт.



Сочинитель пишет скромно.

В петлю лезть причины нет.

Я же, любящий свободу,

просто – карцерный поэт.



Карцер. Каменная бочка,

где накрыт я с головой.

Это братцы – одиночка,

где сиди и выть не вой.



А за дверью, стон в параше,

трубный канализационный шум.

Сутками кряхтит устало,

Бьётся в голову – бум, бум...



Вот шаги по коридору.

Корпусной. В глазок пикует.

- Что, не ешь? А зря, парнишка!

Кто сейчас вот так воюет?



Двадцать суток голодовки.

Что? Кому я доказал?

Тем, кто жрёт по ресторанам,

кто на нас с вершин плевал!





2

Корпусной принёс «ДБ» мне.

Добавляют новый срок.

Есть бумаги клок и грифель.

Так что я не одинок.



В грязный, ржавый душ сводили,

где согрелся я чуть-чуть.

Вот теперь, чист стал я телом

и попробую заснуть.



Первые пятнадцать суток

я ходил и громко пел.

Песенок споёшь с десяток,

вроде, как бы и поел.



А сейчас, одна лишь песня,

уж неделю, как со мной:

«Ты добычи не дождёшься

чёрный ворон, я не твой»!



Привязалась. Чёрт ей в душу!

Влезла в тело, хоть ты вой.

«Чёрный ворон ты не вейся

над моею головой»!



Дверь исписанная мелко.

На «кормушке» слово – НЕТ!

Это мой отказ от пищи.

Здесь – свободный я поэт!



Цензоры по паутинам

Расползлись в углы и спят.

Демократия паучья!

Слышно-ль, что вам говорят?



Я скрывать от вас не буду

стихотворной рифмы цвет.

Если уши есть, то слушай,

я ведь карцерный поэт!



А..! Спускаешься по нитке.

Значит слышишь мой рассказ?

Погляди, на мне «холопка»,

я попавший под Указ!



Карцер. Сжатый мой желудок

от бессилия в тиски.

Голодовки тридцать суток.

Принесите две доски!



Если можно, завещаю.

Чёрный нужен гробу цвет.

Ну к чему мне этот красный?

Я ведь – карцерный поэт!



Вместо звёзд, пусть крест дубовый

будет верой мне служить.

Умираю, засыпаю...

А ведь так хотелось жить!



Жить! Не гнуться за копейкой,

не гоняться за рублём...

И хотелось напоследок

Мне б увидеть отчий дом.



Дом. Клетушку в восемь метров,

где так долго я прожил.

Где скандалил, пел я песни

и ничем не дорожил.



Ладно, мачеха Рассея,

не прольёшь по мне ты слёз.

Улетает душа в вечность.

Улетает выше звёзд!



Там покой и там свобода.

Там над нами власти нет.

Ничего, что нет мне рая.

Я ведь – карцерный поэт!



3

Зрение стены раздвигает.

Голод – галлюциноген.

Вы не думайте, я стойкий,

не дотронусь я до вен.



Не полезу я в верёвку,

хотя есть с чего сплести

и хотя не вижу толком,

что же может нас спасти?



Мы растоптаны навечно

в этой каменной стране.

Будь ты плотник, иль министр,

всё равно сидишь в тюрьме.



На родимой, на сторонке

слезам некуда упасть.

Подождите моей смерти

и нарадуетесь всласть.



Винтик. Адскою машиной

перетёртый в порошок.

Я ведь ей сопротивлялся

и противился, как мог.



Врач, намедни забегавший,

Бросил мне: - Кончай дурить!

А не то, придётся, братец,

принудительно кормить.



Погляди. Облазит кожа.

Здесь белковый дефицит.

Скоро будешь на погосте

чёрным саваном покрыт.



В чёрном саване, свободный

вытянусь я в полный рост.

Смерть! Прими скорей поэта,

я крещёный, на погост.



Руки тонкие, как плети.

Ноги уж не держат вес.

Кажется, уже навечно

я в тебя карцер залез.



Скольких ты укрыл собою?

Скольких будешь укрывать?

Сотни тысяч, миллионы,

горе будут здесь хлебать?



Я не первый, не последний,

Эта клетка многих ждёт.

Здесь, всё белое – на чёрном,

всё, как есть, наоборот.



Что? Проверка? Я на месте.

И куда же денусь я?

Держит крепко в этих стенах

мне пришитая статья.





4

Мать моя, простая баба.

Вечно сына ты ждала.

Голову твою покрыла

облачная седина.



Выдержит ли твоё сердце,

так уставшее от бед,

одиночество под старость?

Сын твой – карцерный поэт!



Помнишь, милая старушка,

комнатушки уголок,

где для маленького сына

лучший резала кусок?



Худо-бедно, душа в душу

прожили мы много лет.

Жалко мне, назад дороги

нам обоим в мир тот нет.



Как ты там, одна в лачуге?

Плетёшь дум веретено.

Наше счастье улетело,

радость кончилась давно.



Я не раб, как им хотелось.

Оттого и скандалист.

Пусть сейчас я грязный телом,

но душой остался чист.



Я прекрасно понимаю,

от тюрьмы и от сумы

никогда не зарекайся...

Это с детства знаем мы.



С нами эта поговорка

и рождается, и мрёт.

Кроме русского народа

кто ещё это поймёт?



Карцер. Мир окаменелый.

Заключённых адский дом.

Я бунтарь и понимаю,

что со мной будет потом.



Я пишу простою рифмой.

Сложность в камне ни к чему.

Нас от света оградили

всю страну загнав в тюрьму.





5

Первый день весны сегодня,

что для карцера безлико.

Надзиратель словно сводня

между Господом и криком.



Понимаю, что виновен.

Цвету красному я враг.

Если выпал из их строя,

ждёт тебя, мой друг, ГУЛАГ.



Я не верю в чью-то милость.

Это бред, к чему скрывать?

Не маньяк и не убийца,

не умею воровать.



Все мои грехи простые,

этим славится вся Русь.

Здесь меня так научили,

если вызов, я дерусь.



Здесь кулачные забавы

вышли из глубин веков.

Русские! Мы так похожи

на бойцовых петухов!



Скоро пятого соседа

мне за стенку приведут.

С четверыми я сдружился,

ну, а пятого найдут.



Дело есть. И тело будет.

Облачат в «ХБ» наряд.

Свято место не пустует,

так в народе говорят.



Где ты, милый друг Тимоха?

Встретимся ли мы когда?

Я в твоей рубахе тёплой

отбиваю холода.



Как-то был здесь малолетка.

Пацану пятнадцать лет.

- Про меня замолви слово,

ты ведь карцерный поэт!



А «деляна» - мелочёвка.

С другом выставил буфет.

Ничего, привыкнешь мальчик

в МВД держать ответ!



Здесь таких, как ты, хватает.

Пистолетом хвост, сынки!

Ведь простаивать не будут

в зонах ржавые станки.



Сам мальчонка – хрупкий телом,

Ростом мал, совсем юнец.

- Ну теперь ты, Дима, с «бочкой»

познакомлен наконец?



Три решётки и окошко

с правым выбитым углом.

Потерпи браток немножко,

может быть увидишь дом.



6

За окошком ветер носит

перекличку дальних хат.

- Девять-пять! Четыре-восемь!

Подтяни «коня» назад!



- Дома, дома! Груз на месте!

Тут братишка не зевай.

Где-то рядом раздаётся:

- Ну ты, что замёрз, Банзай?



А СИЗО живёт привычно -

днём и ночью кутерьма.

Я дарю тебе навечно

оду карцера, тюрьма!



Есть ведь камерный оркестр.

Даже камерный есть хор.

Мы собратья по несчастью,

будь старатель ты, иль вор.



Наши правила простые –

Им не верь – тюрьмы закон.

Ведь одно, свою свободу

ставим мы с вами на кон.



Держит банк рука не наша.

Правил с нею у нас нет.

Обходите банкомёта! –

мой вам дружеский совет.



Широка страна родная.

Много в ней лесов, полей...

Ну, а кто из вас мне скажет,

в стране сколько лагерей?



Тысяча? Десятки тысяч?

Миллион на миллион?

Где на каждом сантиметре

слышен страшный хриплый стон.



Эй, братва! Слышно-ль поэта?

Не от жиру здесь сидим.

Мы в глаза судьбе-плутовке

безбоязненно глядим!



Вот вам – карцерная ода!

Дальше, что мне, трын-трава.

Нас в могиле ждёт свобода,

остальное всё – слова!



1990 год