В России нет высших чиновников, не съевших одного или десяток конкурентов. Но все эти акты аппаратного каннибализма до сих пор происходили прилично, то есть не своими руками, без срывания эполет и аксельбантов
Now it’s official. Источники , что главный исполнительный директор «Роснефти» Игорь Сечин лично пригласил бывшего министра экономического развития Алексея Улюкаева в офис компании и, что, собственно, является самой важной частью новости, чуть ли не лично вручил Улюкаеву крупную денежную сумму. До этого основная версия событий выглядела так: Сечин, вероятно, пригласил Улюкаева к себе в офис, но не встречался с ним. Считалось, что Улюкаева к Сечину не пустили, сославшись на затянувшееся совещание, а деньги министру передал, скорее всего, начальник службы безопасности компании, генерал ФСБ Олег Феоктистов. Что изменилось в связи с публикацией ? Какая, в сущности, разница: присутствовал Сечин лично при передаче денег Улюкаеву или все же там был кто-то из его подчиненных, если, конечно, передача вообще имела место?
Что дозволено Юпитеру?
Эти вопросы напрямую затрагивают область, не прозрачную для СМИ, публики и даже, в каком-то смысле, для самих российских небожителей: область, в которой пересекаются мораль, этика и этикет, то есть представления о приличиях, элиты. Прилично ли то, что сделал Сечин с точки зрения сообщества, частью которого он является? Существуют ли какие-то этические нормы в этом сообществе: как его участники понимают свое собственное и общественное благо, если они вообще их как-то понимают?
Получение достоверных ответов на эти вопросы сегодня кажется крайне затруднительным. Спустя годы мы будем иметь в распоряжении десятки мемуаров руководителей государства или, возможно, десятки расшифровок показаний в судах и сможем составить какую-то относительно объективную картину. Но сегодня ничего этого у нас нет. Публичными оценками этической и моральной сторон случившегося в офисе «Роснефти» со стороны Улюкаева нас мог бы снабдить открытый процесс над бывшим министром. Но надежды на такой процесс таят на глазах. По словам некоторых осведомленных чиновников, такой процесс категорически не нужен Кремлю, поэтому, скорее всего, бывший министр проведет еще какое-то время (год, максимум) под домашним арестом, а потом его просто отпустят, как «просто» отпустили замминистра финансов Сергея Сторчака.
Но все это, однако, не значит, что мы не должны пытаться получить ответы на эти вопросы. Мораль, этика и этикет элиты, особенно верхнего ее этажа — важные ингредиенты блюда под названием «выборы 2018 года». От того, каковы эти ингредиенты на вкус и цвет, зависит многое, в том числе, наши шансы на спокойный транзит власти, шансы на мирную осень без арестов, погромов и так далее. Если у нас нет достаточно данных, чтобы составить объективную картину, мы можем попробовать создать что-то вроде модели, которая бы логично объясняла уже известные факты и обладала хоть какой-то способностью предсказывать будущее.
Люди и сверхчеловеки
Базовая гипотеза оппозиции и, говоря шире, большинства противников нынешней российской элиты относительно ее моральных качеств, выглядит, грубо, так. Элита не просто аморальна, то есть не просто распущена, а вне-моральна. Высшие чиновники и госкапиталисты, строго говоря, не совсем люди, так как они, кажется, не способны испытывать муки совести или стыд. Их мораль — это мораль некоего нигде в природе не встречающегося стада монстров или, как говорят некоторые, мораль «уголовников» (так же не встречающихся в реальной действительности), которую можно сформулировать в одной фразе: умри ты сегодня, а я завтра. Элита бесстыдна в том же смысле, в котором бесстыдны дикие звери, но не звери из современных учебников по зоологии, а звери из средневековых бестиариев. Именно поэтому любая антикоррупционная кампания, которую инициируют на либеральном фланге, всегда становится кампанией за мораль, за человеческий облик, кампанией за подлинно человеческое, противопоставленное «скотству» элиты.
Но элита, если и является вне-моральной, все же, имеет какие-то представления о приличиях. Это подтверждается объективными данными. Так или иначе, но чиновники и госкапиталисты ходят по улицам в брюках и пиджаках, мило улыбаются друг другу и зрителям на форумах и саммитах и не дерутся на совещаниях за закрытыми дверями. Они — приличные люди, если понимать под этим способность вести себя в соответствии с некоторыми обобщенными европейскими или американскими образцами публичного поведения. Именно здесь, кажется, можно нащупать нерв истории с вскрывшимися обстоятельствами ареста Улюкаева. Для вне-моральных существ нет ничего необычного в интригах, доносах или желании отправить врага за решетку. Даже арест на рабочем месте — вещь для центрального аппарата из ряда вон выходящая, но не невозможная, такие аресты были в Кремле, в аппарате правительства, кажется, еще не было, но были увольнения с формулировкой «собирай вещи и за дверь» и прикреплением сотрудников ФСБ к увольняемому на время сбора им вещей. Но лично друг друга министры и капиталисты в России все же не арестовывают. Вернее, не арестовывали.
Эта, восходящая к годам Революции, традиция, после ареста Берии на заседании Президиума ЦК угасла. Передача помеченных денег, надевание наручников, снятие показаний, конвоирование и прочие травмирующие нормальную психику действия всегда, то есть до ареста Улюкаева, оставались уделом провокаторов и/или их начальства из полиции, СК и ФСБ. Причины у этого весьма банальны и в целом связаны именно с этикетом. Сложно удержаться от искушения укусить за ухо соседа на совещании, понимая, что он может встать и сказать «вы арестованы, товарищ». Сложно удержаться от искушения носить с собой оружие, а наградное оружие есть почти у каждого уважающего себя государственного деятеля, сложно удержаться от искушения записывать на диктофон все свои встречи и переговоры. Арестовывать товарищей по политбюро — неудобно, неловко. Это затрудняет повседневное общение и ставит всех нобилей в крайне сложное положение. Совет «носи перчатки», который в шутку давали друг другу чиновники в конце прошлого года был лишь одной из сторон медали этой внезапно возникшей неловкости. Другой стали несколько действительно неприятных моментов, например, в процессе вручения чиновниками друг другу новогодних подарков. Рефлекс «не брать в руки коробки и портфели» выработался так быстро, что новогоднее настроение у многих дарителей и одаряемых было безнадежно испорчено. Новость о подробностях ареста Улюкаева в этом смысле действительно шокирует, теперь элите точно не до шуток про перчатки. Если источники не врут, то статус нобиля, оказывается, не создает вокруг него зону комфорта для окружающих. Если каприз судьбы сведет с таким нобилем, даже в ситуации разговора «один на один» нельзя чувствовать себя в безопасности. Как теперь сидеть друг с другом в вип-ложах, президиумах и на банкетах? Как вести себя друг с другом на публике, на совещаниях, в ресторанах и лобби-барах?
Этика «ничего личного»
Где-то посередине между отсутствующей моралью и присутствующими приличиями лежит странная серая зона этики: зона, где действуют не правила публичного поведения, а правила оценки действий друг друга, правила, объясняющие как и при каких обстоятельствах один нобиль может атаковать другого. В целом, этику российской элиты можно назвать этикой «ничего личного». Вне-моральность позволяет хотеть чего угодно: отставки, ареста или даже смерти врага или конкурента. Приличия оставляют гигантский простор для действий: можно написать на врага донос, но не анонимный, можно попросить у начальника отдать часть полномочий конкурента, можно собирать компромат и потом делиться им с коллегами и руководством. Нельзя одного. Делать это, не ссылаясь на некоторые внешние по отношению к конфликту обстоятельства, которые обычно называются «государственные интересы» или «интересы дела».
Будучи вне-моральными существами, нобили все же не считают себя клубом садистов и убийц, совершающих злодеяния ради удовольствия. Этический императив «государственного интереса» и формат разборок с врагами, который задается уже не этикой, не моралью и не приличиями, а правилами работы аппарата, требует аргументации рациональных претензий, публичности (внутри аппарата) обвинений, способности «отвечать за базар», то есть вслух объяснить, чем плох тот или иной «коллега». Аффект, нервы, эмоции — неизбежные спутники любого конфликта должны быть максимально подавлены. Пытаться «съесть» кого-то можно и нужно, тот, кто этого не делает, не имеет никакого аппаратного веса, но «есть» нужно в соответствии с этикой «ничего личного». Не от голода, а в связи с высшими интересами. Не по причине амбиций, а из-за ущерба, который враг или конкурент наносит общему делу.
Этика «ничего личного» — последнее, что объединяет распавшуюся на части российскую элиту. В России нет высших чиновников, не съевших одного или парочку, или десяток конкурентов. Не важно, идет ли речь об условных «либералах» или условных «силовиках». Но все эти акты аппаратного каннибализма были обставлены в соответствии с этикой «ничего личного». И все они были осуществлены прилично, то есть не своими руками, без срывания эполет и аксельбантов. Если все, рассказанное источниками , правда, то ни этики «ничего личного», ни приличий у элиты, по крайне мере, ее части, больше нет. Обсценная лексика пресс-секретаря «Роснефти» Михаила Леонтьева, недавняя история про сотрудника центрального аппарата ФСБ, которому надели мешок на голову прямо во время совещания — говорят именно об этом. Об утрате этических ориентиров и нежелании больше быть приличными в каком бы то ни было смысле этих слов.
Точка зрения авторов, статьи которых публикуются в разделе «Мнения», может не совпадать с мнением редакции.